Неточные совпадения
Из Петербурга Варвара приехала заметно похорошев; под глазами, оттеняя их зеленоватый блеск, явились
интересные пятна; волосы она заплела в две косы и уложила их плоскими спиралями на уши, на виски, это сделало лицо ее шире и тоже украсило его. Она привезла широкие платья без талии, и, глядя на них, Самгин подумал, что такую одежду очень легко сбросить с тела. Привезла она и новый для нее взгляд на
литературу.
В конце концов художественная
литература являлась пред ним как собеседник неглупый, иногда — очень
интересный, собеседник, с которым можно было спорить молча, молча смеяться над ним и не верить ему.
Это — «
литература», то есть нечто гораздо
интереснее нашего тусклого городишка, с его заросшими прудами и сонными лачугами…
Это было первое общее суждение о поэзии, которое я слышал, а Гроза (маленький, круглый человек, с крупными чертами ординарного лица) был первым виденным мною «живым поэтом»… Теперь о нем совершенно забыли, но его произведения были для того времени настоящей
литературой, и я с захватывающим интересом следил за чтением. Читал он с большим одушевлением, и порой мне казалось, что этот кругленький человек преображается, становится другим — большим, красивым и
интересным…
— Некто Муффель, барон, камер-юнкер из Петербурга. Дарья Михайловна недавно с ним познакомились у князя Гарина и с большой похвалой о нем отзываются, как о любезном и образованном молодом человеке. Г-н барон занимаются также
литературой, или, лучше сказать… ах, какая прелестная бабочка! извольте обратить ваше внимание… лучше сказать, политической экономией. Он написал статью о каком-то очень
интересном вопросе — и желает подвергнуть ее на суд Дарье Михайловне.
А говоря об ее исторических судьбах, что же могли бы мы сказать
интересного для современных читателей, когда общественные вопросы до самого последнего времени были чужды нашей
литературе, когда она держалась совершенно особняком и существовала «для немногих»?
Вот хоть бы теперь на очереди стоит чрезвычайно важный для искусства вопрос о сущности и степени творческого таланта одного из замечательнейших деятелей нашей
литературы, вопрос тем более
интересный, что о нем, в течение пятнадцати лет, были высказаны самые разнообразные мнения.
В последнее время и библиография переменила свой характер: она обратила свое внимание на явления, важные почему-нибудь в истории
литературы, она старается в своих поисках по архивам и библиотекам отыскать что-нибудь действительно
интересное и нередко сообщает читателям вещи, доселе бывшие вовсе неизвестными в печати.
Действительно, попробуем прочесть гомеровы поэмы не как
интересный «памятник
литературы», — попробуем поверить в то, во что верит Гомер, попробуем всерьез принимать то, что он рассказывает. Мы тогда увидим: что же это был за ужас — жить и действовать в тех условиях, в каких находились гомеровы герои!
«Этика» Н. Гартмана, наиболее
интересная в философской
литературе нашего времени, представляется мне принципиально несостоятельной, потому что идеальные ценности у него висят в безвоздушном пространстве и нет антропологии, нет онтологии, которая объяснила бы, откуда берется у человека свобода, откуда у него сила для осуществления в мире ценностей.
Это поразительно в христианской
литературе и у учителей церкви, которые не заметили феномена любви и ничего не сказали
интересного о ее смысле.
Русскую
литературу читал
интересный москвич, человек времени Надеждина и Станкевича, зять Н.Полевого, Михаил Розберг; но этот курс сводился к трем-четырем лекциям в семестр.
Ласк очень остроумно потребовал логики самой философии, напомнив о том, что кроме логики научного познания, которой почему-то только и занимались философы, должна быть логика самого философского познания и соответствующее учение о категориях [Книга Ласка «Die Logik der Philosophie und die Katego-rienlehre» — одна из самых
интересных в современной философской
литературе.